Я ласкал ее долго, ласкал до утра,
Целовал ее губы и плечи.
И она наконец прошептала: «Пора!
Мой желанный, прощай же — до встречи».
И часы пронеслись. Я стоял у волны.
В ней качалась русалка нагая.
Но не бледная дева вчерашней луны,
Но не та, но не та, а другая.
И ее оттолкнув, я упал на песок,
А русалка, со смехом во взоре,
Вдруг запела: «Простор полноводный глубок.
Много дев, много раковин в море.
Тот, кто слышал напев первозданной волны,
Вечно полон мечтаний безбрежных.
Мы — с глубокого дна, и у той глубины
Много дев, много раковин нежных».
Я лакал её долго, лакал до утра,
Ханку жрал напролёт я две ночи,
Наконец прошептал себе: "Хватит! Пора!
Не желаю портить я печень."
И часы потерял, и карманы полны
Не купюрами - мелочью-шнягой.
И глаза, как у русалки, бледны...
Нет, не эта русалка, другая.
Море в раковине русалок, ундин,
В ванной, в бачке унитаза!
Даже чёртиков вижу порою один,
Которых ловлю раз за разом.
Тот, кто слышал напев спускаемых струй,
Вечно полных посудою моек,
Тот поймёт, что 100 граммов нужны, - как ни блюй,
Не отпустит похмелие-горе.