Ольга Николаевна Шарко
Сказание о Петре и Февронии, чудотворцах Муромских
Дорогой Читатель!
На первый взгляд может показаться, что история любви Петра, князя Муромского, и Февронии, простой крестьянской девушки - всего лишь волшебная сказка. Однако не только в сказках, но и в реальной жизни нам, простым смертным, даётся Свыше настоящая большая Любовь, творящая чудеса.
8 июля 2005 года исполнилось 777 лет Дня памяти святых Муромских чудотворцев, покровителей супружеской любви, и поныне низводящих небесное благословение на вступающих в брак.
В основу предлагаемого поэтического произведения положена “Повесть о Петре и Февронии Муромских”, написанная священником Ермолаем-Еразмом в конце сороковых годов XVI века в связи с проходившими соборами по официальной канонизации русских святых в 1547 и 1549 годах.
«Желая вам на земле хвалу воздать,
настоящей хвалы ещё и не коснулся».
(«Повесть о Петре и Февронии
Муромских Ермолая-Еразма»)
О святом Петре и о святой Февронии, -
о Любви большой, святой, священно-истинной, -
помолясь под православными иконами,
вам поведаю сердечно правду чистую.
Хоть и дивно вам покажется предание, -
но не сказка это всё, не ражий* вымысел:
все события в моём повествовании
Провиденьем свершены да Божьим Промыслом.
………………………………………………………………..
Глава первая
Как во древнем славном русском граде Муроме
правил Павел-князь: достойно, верой-правдою.
Мирно жил в любви-согласии с супругою,
называл жену князь Павел с лаской ладою.
Много лет жил князь с княгиней дружно, счастливо, -
как заметил вдруг: творится-то… неладное!
Словно тучи в небе скрыли солнце ясное:
стали очи ненаглядной безотрадными*;
спал румянец с белых щёк, лицо осунулось;
не по дням, а по часам княгиня таяла;
не спалось княгине: всё о чём-то думалось:
всё со вздохами, со скрытными печалями…
…А с княгиней происходит что-то страшное:
часто стал прельщать её злой дух коварнейший.
Как уходит князь куда по делу важному, -
так влетает сразу змей тот преотвратнейший.
Принимает змей тот облик мужа милого,
шепчет речи ей, как мёд, на ухо сладкие;
ровно Павел-князь на ложе спит с княгинею, -
и здоровье пьёт княгинино украдкою.
Не велит княгине дух злой правду сказывать:
правду-истину открыть супругу милому:
и уста княгини крепко словом связывал,
чтоб не вымолвила истины любимому…
Стал князь Павел у княгини сам выспрашивать:
«Что за хворь-недуг в тебе, скажи мне, ладушка?
Тяжело в себе печаль-то грузом нашивать.
Раздели её со мной… Садись вот рядышком…»
А жена ему в ответ - слезой горючею!
Задрожала вся она, как лист осиновый, -
и открыла сердце мужу: «Злой дух мучает,
да в случившемся нисколько не повинна я…»
С той поры и Павел-князь ходить задумчив стал:
как избавиться от злыдня им незваного?
Думал-думал Павел-князь и всю-то ночь не спал:
«Вызнай, ладушка, у змея ты поганого:
ч е м и к а к убить нам злого гада мерзкого?
Где кончина ждёт его? где гибель прячется?
Ты спроси его, чтоб вызнать, полюбезнее:
чтоб ответил он, да вдруг не заартачился*».
Вот ушёл князь Павел утром по делам опять.
Змей же гадкий князем Павлом вновь прикинулся,
стал в глаза глядеть княгине, речью обольщать,
и на ложе к ней он с ласками придвинулся…
И была княгиня к змею тоже ласкова,
говорила всё слова ему приятные:
не скупилась похвалами змею красными, -
да и вызнала, где смерть его запрятана…
Хоть сказал княгине тайну змей про смерть свою, -
да сказал-то непонятною загадкою:
«Лишь плечу Петра возможно жизнь отнять мою.
Лишь меч Агриков силён да сталь булатная».
Воротился Павел-князь в хоромы княжие, -
с нетерпением супругу стал расспрашивать:
переспрашивал княгини слово каждое…
Призадумался загадкой: стал разгадывать.
И призвал князь для совета брата младшего.
Был могуч князь Пётр рукою богатырскою.
Брата выслушал князь Пётр, не переспрашивал:
запылало сердце мужеством, решимостью!
Ненавистен змей - дух злой - любому-всякому!
И услышал имя «Пётр» произнесённое, -
и подумал Пётр-князь, что это - знак! ему:
должен сам убить он змея злого-чёрного.
Да не знал он только… что ж это за меч такой?
Где найти меч-кладенец названьем Агриков?
За рекою ль за широкой, аль за синь-горой?
Знают вороны о нём, аль птахи-зяблики?..
И зашёл он помолиться в церковь вящую*.
Называлась церковь - церковью ВоздвИженья
Креста Честного - Креста Животворящего.
Пред иконами князь Пётр и стал молитвенно…
И явился князю Ангел* во сиянии.
И пошёл князь потрясённый вслед за Ангелом, -
и к стене алтарной шли они в молчании…
И услышал Пётр-князь: «Вот меч твой: Агриков!»
И нагнулся Пётр к нише, заглянув меж плит… -
и увидел кладенец, на Зло заточенный.
И взял Пётр в руки меч… А он, как жар горит!
И почувствовал Пётр силу в теле мощную:
словно тёплая волна вошла искристая!
Был и так силён-могуч князь Пётр Муромский,
да теперь не силу - силищу! почувствовал:
знал князь Пётр: победит он змея вскорости!
Потянулись день за днём, - да семь истаяли…
Ждёт-пождёт князь Пётр случая удобного.
Вот ещё раз ночь сменило утро раннее:
вновь идёт брат к брату твёрдою походкою…
И зашёл в покои Павла он просторные:
не вполне проснулся Павел: полудрёмой спит;
шиты простыни-подушечки узорами,
да над ложем княжьим сонно балдахин* висит…
Постоял князь Пётр тихо, - и будить не стал:
«Дай-ка, - думает, - сноху теперь проведаю…»
Подошёл к покоям женским - и, как камень встал:
слышит он, что… брат с женой своей беседует!
Заглянул князь Пётр, тихонько приоткрывши дверь:
что ж он видит? Павел-князь сидит с супругою!
Хоть глазам своим, ушам своим… - себе! - не верь:
да не спутать бы тут брата со змеюгою!
Притворив неслышно дверь, пошёл Пётр-князь назад
и, слугу в хоромах встретив, Пётр его спросил:
«А скажи мне: возвратился ль в почивальню брат?» -
«Нет, князь Пётр: Павел-князь совсем не выходил».
И вернулся Пётр к брату: Павел-князь уж встал;
кошку рыжую журя, рукой приглаживал…
«Не тебя ль сейчас с княгиней я твоей видал?» -
«Нет. Я к ладушке с утра ещё не хаживал». -
«Значит, змея видел я!.. Сиди здесь, Павел-князь.
За порог своих покоев - шага не ступай!
Чтоб я в змее был уверен и не спутал вас…
Ты ж - моли моей победы, «Отче наш» читай».
Вот с мечом булатным, Агриковым, князь вошёл, -
не стучась вошёл, как вихрь! - в покои женские.
Размахнулся богатырски правым он плечом
и пронзил мечом он змея в сердце мерзкое!
В тот же миг раздался гром, сверкнула молния!
Словно облаком туманным стал окутан змей.
И предстал злой дух уже в змеином облике:
и шипел, и извивался чернотой своей!..
Вдруг из раны кровоточащей и мерзостной
кровь фонтаном ядовитым к телу брызнула!
…И смывал её князь Пётр водою ревностно…
Змей издох, - а Пётр весь покрылся язвами.
Глава вторая
…Тяжко князь страдал, страшась сплошной коростою.
И никто не мог Петру помочь да вылечить.
Кожа вся покрылась коркой заскорузлою:
только струпья отпадут, - так снова гной бежит…
И узнал князь, что есть много врачевателей
на земле Рязанской в сёлах да по выселкам.
Но ослаб князь Пётр настолько окончательно,
что велел своим он слугам - повезти себя…
На земле Рязанской в поисках целителя, -
так как сам в седло уже никак не мог он сесть
и найти себе от хвори избавителя, -
разослал князь Пётр слуг по деревням окрест.
И один из всех гонцов заехал в Ласково.
На окраине села - изба с окошками.
И зашёл гонец испить в избу крестьянскую,
заодно и расспросить про хворь про кожную.
И увидел он в избе картину чудную:
у окна сидит на лавке красна девица,
полотно ткёт и поёт про долю трудную;
заяц прыгает пред нею, в ноги стелется.
Поклонился, дверь прикрыв, гонец приметливый
и спросил: «Скажи мне, девица, в чьём доме я?»
Отвечала красна девица приветливо:
«Люди добрые зовут меня Феврония*».
И сказала дальше странное-мудрёное:
«Плохо, коли не имеет дом своих ушей;
коли горница слепа, очей лишённая». -
«Непонятны мне си речи, - отвечал он ей. -
Ты скажи мне: где хозяин?» - «Разминулись вы, -
гостю девица речёт слова ответные. -
Мать с отцом ушли к соседям слёзы лить взаймы.
Брат пошёл глядеть сквозь ноги в очи смертные».
Ничего опять не понял юноша-гонец,
хоть слова понятны: каждое в отдельности.
Засмущался он; и молвил деве, наконец:
«Не возьму никак я в толк твои мудрёности».
Отвечала дева: «Что же не понятно здесь?
Вот пришёл ты в дом, а я сижу неприбрана.
Кабы был-то в доме пёс, - залаял: подал весть.
А ребёнок был бы, - всё б им было видано:
он, увидев, что идёшь ты - рассказал бы мне.
Чуткий пёс - есть уши дома; а ребёнок - взор.
А про мать с отцом сказала вот что я тебе:
что покойника хоронят, плачут до сих пор.
А когда наступит время, и помрут они,
и закроются их очи, и взлетит душа, -
то по ним придут другие слёзы лить взаймы.
И про брата тоже ясно рассказала я.
Брат с отцом - меды сбирают: пчельники они.
И пошёл сегодня борти* брат с утра глядеть.
Можно с дерева сорваться наземь с высоты:
коль сквозь ноги недосмотрит, - может умереть». -
«Вижу я, что ты мудра. Скажи, Феврония:
где сыскать нам князю нашему целителя?
Как убил мечом князь змея злого-чёрного, -
так коростою покрылся отвратительной». -
«Знаю я, о чём хлопочешь, чем заботишься.
Передай же князю то, что я скажу тебе:
коли князю твоему здоровья хочется,
привези, - коль пожелает он, - в избу ко мне».
Сел гонец верхом на лошадь и помчал, как вихрь.
А когда вернулся к князю, всё сказал ему
и добавил, улыбнувшись: «Есть у ней жених». -
«А с чего ты так решил-то?» - «Видно по всему.
Я приметил: заяц скачет прямо перед ней!
Коль пред девой заяц скачет - значит, свадьбе быть.
То - народная примета: нет её верней!» -
«Поезжай-ка… ты к ней снова… да изволь спросить:
А лечить кто будет князя? Как зовут врача?
Много ль он возьмёт богатства, коли вылечит?..»
…Отвечала же девица, не смущаясь: «Я.
Но богатства не возьму: с условьем вылечу.
А условие такое. Будет князь здоров:
я очищу - коль женою он возьмёт меня.
Если ж нет, - болезнь вернётся: как в родимый кров.
И не будет князю проку от лечения».
Князь послал слугу с ответом, что «пусть лечит,.. мол.
Если вылечит - женою за себя возьму».
Про себя же князь подумал: «Буду я смешон…
Чтобы к н я з ь да на крестьянке?!. Не бывать тому».
Передал слуга девице княжие слова.
И взяла она старинный глиняный сосуд.
Зачерпнув закваски хлебной, сразу не дала:
а сперва в неё подула от девичьих губ:
«Пусть князь выпарится в бане, семь потов сольёт.
А потом вот этим смажет кожу всю свою.
Но один струп - пусть оставит!.. Хворь с него сойдёт,
если сделает всё точно, как я говорю».
И доставили мазь князю. Пётр велел тотчас
приготовить баню с жаром, с ледяной водой…
А пока топилась баня, повелел Пётр-князь
отвезти премудрой девице пучок льняной.
И сказал при этом так князь Пётр Муромский:
«Коль от мудрости большой в княгини просится,
пусть докажет, что и впрямь сильна премудростью.
Пусть Феврония, - пока я буду париться, -
вот из этого пучка сорочку сделает,
и одежду, и платок: уж больно лён хорош!»
Передал слуга льняной пучок Февронии, -
а она ему: «Я б сделала: мой стан не гож.
Не сочти за труд: на печку за поленом влезь…
С грядки* выбери поленце… Взял?.. - теперь слезай».
И, отмерив пядь* свою, речёт: «Руби вот здесь!..
А обрубочек поленца князю передай.
От меня скажи: за время, как я лён чешу,
смастерит пусть князь стан ткацкий из обрубочка
и всю снасть, какую надо, смастерит к нему:
а без снасти полотно ткать не получится».
И слуга вернулся к князю… Пётр плечом пожал:
«Передай, что просит сделать невозможное:
никому не смастерить за это время стан,
да ещё и снасть из чурки, как положено…»
И промолвила Феврония: «А коль нельзя
смастерить станок мне ткацкий, как мной прошено, -
для чего тогда прислал князь мне пучок сей льна?
Что: последняя рубаха им уж сношена?!.
Для забавы чудеса творить не стану я…»
И, услышав от слуги слова премудрые,
подивился Пётр-князь: «Она и впрямь мудра! -
и вполне достойна стать княгиней Мурома».
Вот и банщик уж с поклоном: «Всё готово, князь!
Баня ждёт: с парком и с жаром, с ледяной водой!..»
Вот Пётр выпарился в бане, вымазал всю мазь, -
и… как заново родился: крепкий, молодой!
Тело стало очищаться, - и болезнь сошла.
Только струп один остался, - да и тот, как мёртв.
Но не стал держать князь слова: не посватался.
А прислал дары-подарки: мол, слова - не в счёт.
Отказалась от подарков тех Феврония.
На расспросы слуг усердных не ответила.
И ответом князю был - ответ безмолвия:
а во взоре - ни обид, ни удивления…
На любимом скакуне вернулся в Муром князь:
и здоров и весел! Снова всё по-прежнему.
И забыл он вскоре вовсе про болезнь-напасть, -
как однажды вдруг увидел… язву свежую!
…Разошлись по телу язвы, - и вернулась хворь.
Снова страшная болезнь Петра измучила.
Снова в сердце поселились грусть-тоска да боль:
и куда девалась жизнь его кипучая!..
Не решался Пётр ехать вновь к Февронии:
не пускала князя гордость пред собой самим.
Только вдруг в глазах сверкнуло, как от молнии, -
и явился тот же Ангел Божий перед ним.
Молвил Ангел: «Не кручинься. Гордость усмири.
Шли посыльного к девице снова в Ласково.
А когда тебе девица язвы исцелит,
ты женись на ней: вам Бог велит жить счастливо».
Вновь к Февронии отправил князь своих послов
и просил его очистить, давши снадобья…
А когда он исцелился, стал опять здоров, -
то посватался к Февронии, как надобно…
Стала пчельникова дочь - супругой княжеской,
стала девица Феврония княгинею.
Стали жить они по заповедям Божеским, -
и любовь была их - верной и взаимною…
Глава третья
И пришёл в град Муром тысча двести третий год.
В этот год князь Павел умер, в мир сойдя иной.
Княжить после смерти брата стал теперь князь Пётр.
Но бояре… не довольны княжеской женой!
Им не хочется крестьянку ровнею считать:
за одним столом есть яства, почести вершить;
перед нею с уваженьем головы склонять;
а боярыни, их жёны - дружбу с ней водить.
Все бобынями* раздулись, спеси - хоть куда!
Всё лукавства учиняют, козни* всё плетут!
Мол, в княгини не пригодна; родом, мол, низка.
За глаза над ней смеются, «пчельницей» зовут.
Раз к владетельному князю Благоверному*
подошёл слуга и стал ему донос чинить:
мол, - позорит! - князь-Петра привычкой скверною,
мол, княгине непристало крох в руке копить!
Разве княжескою трапезой не сытно ей?!.
Разве князь свою супругу держит впроголодь?..
«Запрети ей, Пётр-князь! Скажи, что стыдно ей…» -
«Хорошо. Я прослежу за ней», - ответил Пётр.
Вот закончился обед в хоромах княжеских.
Собрала княгиня крошки все и крошечки:
со всего стола… «Я сплю?.. иль мне всё кажется?
Покажи мне, лада, что… в твоей ладошечке?» -
и князь Пётр разжал - сам! - кулачок Февронии…
Ах! какое это чудо: хлебных крошек… нет!
Превратился хлебный мякиш в благовония!
И лежит в ладони ладан: удивляй весь свет!..
C той поры стал доверять князь Пётр Февронии
ещё более, - хоть более уж некуда.
А любовь к ней беспредельно стала горнею*:
высочайшею, небесною и вечною.
…Незаметно канет время: властны ль мы над ним?
И пришли бояре к князю. Стали говорить:
«Госпожой - твою Февронию - мы не хотим.
Не крестьянке над боярынями главной быть!
Дай ей, князь, богатства много: сколько вывезет.
Пусть уходит из княгинь твоя Феврония!
Неразборчивость твоя - ох! - боком вылезет.
А женись, князь, на другой: правь нами - с ровнею.
Вот тогда тебе послужим верой-правдою!..»
Князь бояр своих без гнева, молча выслушал.
Не смутился духом князь: пристукнул чаркою
и спокойно медовины* сладкой выкушал:
«А скажите это сами всё Февронии!..» -
отвечал князь Пётр боярам со смирением...
И на княжеском пиру - кричат крамольное*:
заговорщицки, мятежно, с возмущением:
«Ты, Феврония, отдай нам, что попросим мы!» -
«Так возьмите», - им Феврония речёт в ответ.
«Мы хотим, чтоб княжил Пётр. Тебя же просим мы
подобру-поздраву съехать: вон из наших мест!» -
«Что ж, - ответила княгиня, - я вам это дам.
Но и вы, бояре, дайте, что глаголите*.
Злато-серебро, богатства - оставляю вам.
Вы отдайте мне супруга. …Ай оспорите?» -
«Не оспорим, коли сам того захочет он;
коль тебя желает больше, чем княжения…»
(Втайне каждому уж виделось воссесть на трон.
Втайне каждому хотелось возвышения!)
Не желал князь Пётр расстаться со своей женой:
князь любил свою княгиню ясноокую.
…Дали им корабль бояре с радости такой!
И отплыли князь с княгиней в даль-далёкую…
Вот плывут они на судне по Оке-реке.
Живописны, словно в сказке, берега Оки!
Вдруг княгиня ощутила - взгляды! - на себе
и сказала человеку: «Вот: черпни воды!»
И черпнул мужчина справа. «А теперь испей».
И испил воды забортной тот, что вместе плыл.
«А теперь с другого борта зачерпни… Испей…
Что: вода теперь по вкусу слаще? солоней?..» -
«Нет, вода по вкусу - та же… Хоть… - Оку! - испей». -
«Вот и женщины: едино женщин естество.
И откуда бы ни брал ты: хоть вливай, хоть лей, -
как вода реки по вкусу, женщины - о д н о!
Для чего, жену имея, что плывёт с тобой, -
на меня глядишь и мыслишь с вожделением?
Одинаковы мы с нею. Ну,.. вода - водой…»
…И глаза он опустил вниз со смущением…
Как-то вечером пристали к берегу реки,
да и вышли все на берег спать да отдыхать.
Вот они расположились, разожгли костры.
И печально стало князю: как им быть? что ждать?..
А тем временем готовил повар им еду.
Приглядевши два растущих рядом деревца,
он нещадно обрубил их ветви, всю листву, -
и, котлы на них повесив, стряпал у костра…
…Вот и солнышко уж село, - и зажглась звезда.
И окутал синий вечер берега Оки…
Вот закончен княжий ужин: пепел от костра…
Князь же - весь в тревожных думах: об одном они:
где искать теперь кров-пищу? Где найти приязнь*?..
А Феврония супругу - слыша сердца вздох! -
«Не скорби, супруг мой милый, ласковый мой князь.
Верь: в беде нас не оставит милостивый Бог!..»
И, взглянув в глаза, сказала: «Ай не веришь, князь?
Вот: взгляни на эти ветки: как они мертвы!
Но спасается и живо всё, благословясь*!
Пусть же завтра ранним утром о ж и в у т они!»
И она благословила, покрестивши их…
А наутро - что за чудо?.. Верить ли глазам:
две обрубленных рогули… в листьях молодых!
И никто бы не поверил, коль не видел сам.
За ночь выросли деревца, крону нарастив:
на их веточках на тонких развернулся лист:
клейкий, радостно-зелёный… Сказочно горит
солнца луч в росинке каждой, радужно-искрист!..
Понял князь, сколь превелика милость Божия;
что напрасно беспокойство о грядущем дне:
Бог даёт. Имеет тот, кому положено.
И всему свой час и время: лету и зиме.
Вот уж стали собираться, чтоб продолжить путь.
Да увидели, что скачут Мурома послы:
«Господин великий князь! Прости! Не обессудь!
За престол дрались бояре, аки злобны псы.
Многих уж в живых не стало: все мечи в крови!
Без тебя осиротели: воротись на трон.
Ныне вам от нас о б о и м слёзное прости.
Ныне молим в а с о б о и х! До земли поклон!»
…Князь с княгинею вернулись в Муром на престол.
Пребывая в Благодати* правили они.
Насыщали нищих, сирых - усадив за стол.
И за лаской, добрым словом странники к ним шли.
Подданных своих любили, как отец и мать.
И, в молитвах пребывая, кротость в мир несли.
(Что душой и делом сеял - то и будешь жать!)
Только в Правде чистой жили, в Боге и в Любви.
Глава четвёртая
…Год за годом миновали в праведных трудах…
Князь с княгинею к пределу жизни подошли.
И теперь - одна! - молитва в старческих устах:
чтоб в одном гробу их вместе на погост снесли.
И просили слёзно Бога только об одном:
чтоб отвёл им Бог для смерти день один и час;
чтоб везде, не расставаясь, вечно быть вдвоём;
чтоб они не разлучались и в загробный час…
Свой остаток дней супруги в кельях провели.
Постриг приняли монашеский: Пётр стал Давид*;
инокиню ж - Ефросиньей* в постриг нарекли.
За всю жизнь они впервые розно стали жить.
…В монастырской келье трудится Феврония:
вышивает плат* к потиру* с ликами Святых.
Вышивает, сидя тихо под иконами;
окружает Лики светом нитей золотых.
В храм Пречистой Богородицы* воздУх* сей в дар:
где супруг её, князь Пётр, Давидом названный,
доживает в тихой келье… Уж совсем он стар.
Уж два раза присылал он к ней и сказывал:
«Торопись-спеши, сестра моя Феврония.
Чую, смерть идёт ко мне, уж приближается…» -
«Не могу я не закончить рукоделия.
Подожди, мой господин: уж труд кончается…»
В двадцать пятый день июня* - вот уж в третий раз! -
человек пришёл к Февронии и так сказал:
«Не могу я ждать уж больше: близок смертный час.
Для тебя лишь душу в теле долго так держал.
Ноне ведаю: уж вскорости взлетит душа,
уж сосчитаны минуты жизни на земле…»
И, услышав от любимого «прости: пора»,
преподобная промолвила: «Знать, т о и м н е».
И воткнулась в рукоделие тотчас игла.
Лишь край ризы недовышит да подножие.
«Передай Петру-супругу весть: готова я…»
…И предали вместе души в руки Божие…
И взлетели души разом в голубую даль:
как голубка с голубочком улетают ввысь.
Позади земная радость, позади печаль.
Впереди сияет счастьем в Духе Светлом Жизнь…
Заготовлен был при жизни им двухместный гроб, -
и поставлен был во храме Богородицы.
Завещали вместе и Феврония, и Пётр
положить во гроб их рядом, как им хочется.
Но решили люди, что… негоже инокам
в том гробу двухместном рядышком покоиться:
с Ефросиньей гроб стоял в церкви Воздвиженья*,
гроб с Петром-Давидом - в храме Богородицы.
Так, в гробы их положили по обычаю:
тело каждого - в отдельный гроб положено.
Только… утром увидалось н е о б ы ч н о е:
во единый гроб тела их переложены!
Разнесли тела их снова по отдельности.
А наутро увидали вновь в гробу одном!
И… дыханье прерывалось! от их верности,
от Любви неугасимой в Духе во Святом.
И уж больше - тел святых - в гробу не трогали.
Погребли их возле храма Богородицы.
И, припав к мощам, целились щедро многие.
И сегодня Благодатью исцеляются.
…Весть о чуде разнеслась по граду Мурому, -
и к могиле люди шли за исцелением.
Шли к святым мощам и ясным днём, и хмурыми.
И давалось душам их успокоение…
Воздадим по силе нашей восхваление
Благоверному Петру, святой Февронии, -
что даруют нам целенье и спасение.
Благодатью их святой живём и ноне мы.
Все мы можем обратиться к ним за помощью:
к Благоверному Петру, к святой Февронии:
покровителям святой Любви супружеской, -
помолясь под православными иконами…
А м и н ь.
Другие произведения автора Ольга Николаевна Шарко
http://www.stihi.ru/2009/06/10/7234
